ЧЕРНОГОЛОВСКИЙ КЛУБ РОЛЕВЫХ ИГР

S N O W D A N C E

Двое
Ответ Ити на "№152"

        Это скорее разъяснения к отчету "№152", чем ответ. По сути, о самом главном она уже рассказала.
        «Если бы мне кто-то сказал, что я два часа проползаю по снегу, я бы ответила, куда ему идти». Это в качестве девиза.

Работай годы, работай век!
Ты не свободен, раб-человек!
Рой, рой яму ночь и день,
Голова твоя, как пень,
Спецодежду ты надень!
Там лежит скелет мечты!
Как муравей ты с высоты!
(Hair)

«…Под ногами белый снег-предатель.
Виден каждый след, и холоду лютому
Слишком просто сладить с тобой.

Все трудней дышать спасительным воздухом,
Все труднее небу слать проклятья,
Все трудней бежать. Сто жизней ты отдал бы
Чтоб забыть к чертям этот бой. »
(Ария)

        Я сижу в комнате и смотрю на белую тряпочку, висящую сбоку шкафа. Перечеркнутый номер 152. Красный на белом. Кровь на снегу. Но эта - не моя.
        Смотрю на пожелтелый листок вводной, на послание.

        Не думала прежде, что белый цвет бывает таким разным. От пронзительно яркого до удушающе тусклого. Белизна без края, без границ, без намека на движение или предел. Но не может все оказаться так. Просто не может. Ну разумеется. Вот она головокружительно четкая черная тень, ломающая пустоту, рассекающая ее, сводящая на нет беспредельность ее власти. Тень надломленной, но живой еще ветки. Разрыв того, что казалось бесконечным. Потому - встань и иди. You are the one to break the infinity.

        Тень, которую некому отбросить - замерзшая, надломленная фигурка на снегу. Но живая, черт бы вас побрал, еще живая!

        Мария Нежданова. 17 лет. На фронт отправилась добровольно. Росла в многодетной семье, без отца, мать алкоголичка.

        …Наши отступали. Мы с подругой пытались вытащить раненного: он застрял. Она поняла, что шансов нет, крикнула «бежим!» и ринулась назад. Я замешкалась, попыталась еще раз. Он на мгновение пришел в себя и открыл глаза. Глаза у него были карие, я их запомнила, кажется, на всю жизнь. Он силился что-то сказать – не смог. Раздался немецкий возглас, звук выстрела…
        Очнулась в концлагере. На момент побега я пробыла там около двух месяцев, сделавших меня послушной девочкой.

        Очередной день - я потеряла им счет. Очередные работы – страшно взглянуть на изуродованные руки. Снова строй, снова пришивать номера. Разворачиваю кусочек ткани: 717 – число перевертыш.
        - Мария Нежданова… - резкий акцент. Этот немец только что ходил и говорил «Вы не люди» и еще что-то гадкое, я не перевела. Здесь часто так делают.
        -…717. – строго и покорно, как на школьной линейке. В шеренге какой-то парень разговаривает, немец резко толкает его. Видать, новичок парниша: еще не ко всему привык.
        Идем по лесу. Неужели я еще способна обращать внимание на лес? Видимо да…да, здесь красиво.
        Второе построение.
        - Номер?
        - 173.
        Пошел.
        - 502. – девушка выглядит напуганной.
        Пошел.
        - Номер?
        - Светлана Раскольникова!
        - Номер! – зло, требовательно.
        - Номер! – не послушается, могут стрелять.
        - 152! – сквозь стиснутые зубы.
        - Мария Нежданова.717.
        - Молодец. Следующий! Шевелитесь!

        - Здесь у нас будет укрепление. Копаете яму примерно пять на семь. Глубиной…дело ваше, вам же здесь лежать. Инструментов мало, поэтому работать будете руками.
        Все знали, что фронт близко. Русские вот-вот должны были наступить, и немцы были злые и раздраженные. Все знали, что мы, по сути, копаем себе братскую могилу.
        Работаем. Меня и еще какую - то девушку немец отзывает от работы. Что ж, передышка – хорошо.
        - You and… you. Come here. You…вы…будете петь мне «Катюшу».

        - Привет.
        - Привет. Мария Нежданова. Санитар, – протягиваю случайной спутнице руку, – Что будем петь?
        - Светлана Раскольникова! – в глазах дерзкий огонек (могу поспорить, еще новенькая) – Петь? Уж точно не «Катюшу»! Терпеть ее не могу. Не знаю, что петь.
        Но мы запели. Мы запели, и в моих глазах отразился ее дерзкий огонек. Мы запели гимны родине и свободе. Мы запели, и огонек стал лесным пожаром, люди вокруг загорелись надеждой. Мы пробудили в них русский дух – сильный, стойкий, свободный.

        Группа бежала.

        Дальше был снег. Снег лес и страх, если быть точной. Осколки лесного пейзажа заплясали и собрались в один безумный коллаж. Вперед, бежать, только вперед, обдирая руки, срывая друг с друга ненавистные номера.
        - Я не номер 152, я Светлана Раскольникова.
        - Я не номер 717, я Мария Нежданова, – я с наслаждением смаковала свободу.
        - Мы дойдем и будем петь! – она знала, чем меня взбодрить.
        Оседаю: курение дает о себе знать. Нет. Нельзя. Больше ни единой остановки.
        Возвращаемся на дорогу. Как же нас видно, господи! Как мы доступны! Без направления, без еды, без…
        Выстрел. Немецкий вопль. Идиоты! Это засада!
        - Врассыпную.

        Жребий пал нам. Не мне и Светке, а нам: если мы выйдем, то вместе, я это уже поняла. Но мы не выйдем – кинулись в лес и получили по пуле. Я упала демонстративно замертво, хотя ранена была не смертельно, задержала дыхание «до счета пятнадцать», как в театре. Немец ушел.
        - Свет? Ты жива? – не узнаю собственного голоса. Хриплый, срывающийся.
        - Да. Куда тебя ранили?
        - Сюда, – разворачиваюсь и указываю на кровавое пятно чуть выше колена левой ноги.
        - Проклятье! Я туда же!
        - Теперь даже идти в обнимку не выйдет! Если бы мы были ранены в разные ноги…
        - Знаю, знаю, - мрачно отвечает она.
        И не даром – если нас не найдут – мы трупы. До линии фронта невесть сколько. Направление еще не потеряно, а с ним и шансы выжить. И я буду ползти. Светка тоже будет, я знаю. Может мы и замерзнем, но не лежа на месте. Черт бы побрал этот снег! Но я дойду…доползу.

        Счет времени был утерян. Но судьбе не наскучили еще забавные игрушки – люди рьяно пытающиеся выжить – и нас нашли. Две женщины немка и русская.
        Они помогали нам идти. На кой мы им сдались? Совесть наверное. Что еще есть у нас, кроме собственной доброты сейчас? Ничего. И они не потеряли последний островок человеческой сути. Мы уцепились за жизнь с новой хваткой, вчетвером. Спасение утопающих дело самих утопающих.
        Лес – дорога, лес – дорога, лес, лес… дорога? Что? Просвет? Линия фронта? Она… Боже, близко-то как!
        - Что будем петь, когда дойдем? – я почти улыбаюсь.
        - Надо сначала дойти. – Светка обрезала преждевременную надежду. И молодец.

        - Что это там впереди?
        Гелли близоруко прищурилась и развела руками.
        - Это фигуры людей. – Дашка видела отлично.
        - Да нет, это ель, - я тратила драгоценное теперь время, - или… нет, сугроб и ель.
        Через секунду и мне стало ясно. Надежда, обманчиво застилавшая глаза, была прорвана тремя черными точками. Они двигались к нам.
        - Это немецкий патруль. Мы отстали и шли сзади него, а он вернулся.
        Лес редкий, виден метров на сто - двести. Рвемся в глубь, падаем за бревно.

        - Ваши куртки отлично видны на снегу!

        Конец.
        Вот теперь действительно все. Страха уже нет, надежды уже нет. Я вообще жива? Да: холод еще есть. Ничего, это не надолго. Зато можно остановиться, упасть.
        Отдохни, Машка, ты заслужила. Посмотри наверх, там…
        - Бегите, дуры! – мы со Светкой сообразили хором, - Бросайте нас, мать вашу, бросайте!
        Неужели не успеют? Неужели из-за нас? Они обещали нас бросить! Обещали! Они стоят на ногах, у них есть шансы…или уже нет.
        Бегут трое немцев. Одного Светка хватает за ноги. Я пытаюсь ухватить второго. Краем глаза вижу, что Светка падает и первый гонится за Дашкой и Гелли. Мой увернулся. Начальник остановился около нас…
        - Вы можете вернуться в лагерь…
        - Светка?…
        - …либо обрести свободу прямо здесь.
        - Светка? Ты жива? – трясу за плечо. Скорчилась, молчит. Немец повторяет. Подходит к ней, начинает обыскивать. Не прикасайся к ней! Кладет винтовку. Он стоит ко мне спиной, но лицом ко мне стоит надежда. Я стреляла чуть выше копчика – выживет, но ходить не сможет никогда. Упал.
        - Светка? Светка?… Светка! Сукины дети!…

        Я не номер 717, я Мария Нежданова! И я дойду, черт бы вас побрал! – на глаза наворачиваются слезы. Нашла время ныть, соплячка! Ползу прочь, неловко надев винтовку на плечо. Надо ползти, уже близко, но двое еще живы. Твари.
        Вперед! Снова ползти… быстрее, главное – быстрее. Дорога. Метр. Еще. И еще.

        Люди? Только не это! Меня же видно, как на ладони! Подымаюсь на здоровой ноге. Прыжок. Качусь в лес. На корточки. Винтовка в руки. В глубь. За дерево.
        Подходят с двух сторон. Шансов нет. Он что-то говорит, не слышно и непонятно. Резко высовываюсь.
        - Мария Нежданова. Санитар. – плевок, угрозра, гордость.
        Стреляю. Черт! Не выходит! Да я ж не умею из нее стрелять!
        Больше я ничего не успела подумать. Пулемет спереди, пулемет справа.

        - Что она говорила? Кто она вообще?
        - Какая разница. Снайперша, зуб даю, вон, как прыгала, дрянь фашистская.
        - Да, была бы с лагеря, была бы с номером.

        10.03.02.

игры

склад

о нас