И Г Р Ы

Dune: Spice Opera
Фримены

        «Излишне тщательный анализ искажает истину»
        Древнее фрименское высказывание.
        «Мессия Дюны»

        Боюсь, вы не найдете в этом тексте полного и исчерпывающего ответа на вопросы - кто такие фримены, какова природа их религии, как сочетаются в их сознании эмоциональность с рассудочностью, жесточайшее понимание и принятие реальности с тягой к иррациональному. Полагаю, феномен фрименов чересчур сложен для того, чтоб кто-то мог дать четкую и однозначную характеристику их культуре, и тем более уместить все ее нюансы в прокрустово ложе игровых правил и отыгрышей. Игра - это не реализация заранее заданной модели поведения, это - попытка понять феномен фрименов изнутри, в том числе и для меня самой. Данный текст - не перечень директив или готовых ответов, это лишь попытка резюмировать многогранную информацию первоисточника и приглашение вместе задуматься над тем, что вам предстоит играть.
        К сожалению, я сама занимаюсь изучением «Дюны» только чуть больше полугода, и не могу претендовать на доскональное знание первоисточника, не говоря уже о глубинном понимании его скрытых смыслов. Если вы заметите в этом и других текстах фактические ошибки или недоработки - надеюсь, вы сообщите мне, чтоб я могла устранить их. Любые ваши дополнения, предложения и комментарии приветствуются.

Свободные

        Господь сотворил Арракис для укрепления верных.
        Муад-Диб Избранные изречения
        «Дюна»

        Фримены, свободные составляют основное население планеты - о чем, впрочем, не знал ни один из ее поставленных извне правителей. Не облагаемые легальными налогами, не внесенные ни в какие списки, сами они хранят досье на каждого, прибывающего на Дюну. Стоящие вне закона - сами они и есть исконный закон Дюны.
        Это чужаки считают Дюну - они называют ее Арракисом - раскаленным адом; чужаки повесили над воротами космодрома надпись: «О вы, те, кто знает, как страдаем мы здесь, не забудьте нас в ваших молитвах». Правители и чиновники, дельцы и беспомощные без костылей техники спайсодобытчики - не хозяева Пустыни, а пыль на ее лице. Понять Дюну можно, лишь став ее частью - как Червь, как колючий кустарник, как спайс. И даже если кто из народа свободных и прислушается на миг к странным рассказам чужаков о воде, свободно текущей под открытым небом - каждый фримен знает, что не сможет жить долго вне Пустыни.
        Привязанные к Арракису как экономически, так и - в значительной мере - физиологически, плоть от плоти своей земли, фримены мыслят межзвездные перелеты как абстракцию. В этом они гораздо ближе к людям Земли двадцать первого века, чем пришедшие на Арракис извне.
        Крайне сложно говорить о природе эмоциональности Свободных. Суровость пустыни учит сдерживать чувства, и все же в некоторой степени фрименам присуща порывистость. Очень показательно фрименское восклицание (в одном из переводов оно передано как «ах-хх»),
        Обычаи и верования фрименов неоднородны; свободные не признают над собой верховной власти, каждый съетч - замкнутая на себя система. О чужаках фримены знают больше, чем те сами о себе знают; но, как то ни парадоксально, точное число съетчей неизвестно никому, включая самих фрименов. В чем-то фримены остаются легендой даже сами для себя. Советы наибов, собираемые в экстремальных ситуациях, носят координирующий, а не руководящий характер. Соперничество, постоянный отбор достойных выживания - естественные отношения как между съетчами, так и внутри них. Но водная дисциплина и «понимание ножа» создают общую для народа Свободных систему ценностей - да еще данная Пардотом Кинесом Идея.

Этика

        «Арракис учит «пониманию ножа», учит относиться к жизни так: отрезать все несовершенное и незавершенное, говоря: «Вот теперь это совершенно и завершено - ибо кончается здесь».
        Муад-Диб Избранные изречения
        «Дюна»

        Пусть чужаки зовут фрименов жестокими, кровожадными дикарями. Им не понять, что уклад, при котором борьба за выживание является повседневной реалией, порождает иную систему ценностей, иные понятия о «хорошо» и «плохо».
        Жизнь фримена основывается на воде и спайсе; но если спайс растворен повсюду, в пище, одежде, материалах, воздухе, то вода - это величайшая ценность, за которую надо бороться каждый день, и потеря каждой капли ее невосполнима. Спайс - мера расчета с чужаками; для Свободных важна прежде всего вода либо измеряющие ее водные кольца.
        Чужаки говорят о том, что фримены выпивают кровь своих мертвецов; они не понимают, что вода каждого человека принадлежит его племени. Смерть - это переход воды из одного состояния в другое. Вода, восстановленная из тел умерших и из испражнений живых, не может считаться нечистой.
        Жизнь фримена основывается на сохранении, конденсации и очищении воды; Чтоб выжить, человек должен постоянно находиться в замкнутом, изолированном от иссушающего зноя Пустыни пространстве, будь то герметичный стилсъют (дистикомб), надежно закрытый съетч или влагосберегающая палатка. Потеря воды - это смерть. Потому крайне редко бывает, чтоб чужаки, не впитавшие водной дисциплины в плоть и кровь с самого рождения, могли вписаться в жизнь и тау съетча. Если они не приносят Свободным выгоды, то самое естественное применение воде их тел - это пополнение резервуаров съетча; не без сожаления, может быть, ведь и среди чужаков встречаются достойные люди.
        Высшее выражение уважения к хозяевам жилища - плевок, влага тела, на пороге их дома. Слезы, пролитые по погибшим - высшая форма жертвы, вызывающая благоговейный трепет: мало кто отдаст воду своего тела мертвым. Если вдуматься, зачем мертвым вода? И разве может у жизни быть более естественное завершение, чем смерть? Ведь фримены гибнут не только в схватках с врагами или от старости: поединок на крис-ножах - естественный способ разрешения конфликта между свободными мужчинами. Прав всегда сильнейший, больше права на жизнь имеет тот, кто лучше способен постоять за нее. Потерпевший поражение в бою до первой крови безоговорочно признает правоту победителя. Если же предмет спора серьезен, например, место наиба, бой идет до смерти, и вода проигравшего возвращается племени, а имущество - вещи, женщины и дети, водяные кольца - отходит победителю.
        Наиб Свободных - это сильнейший и наиболее опытный мужчина племени. Все, кто оспаривал это, уже побеждены им в поединке.
        Женщины фрименов во многом не уступают мужчинам, многие из них являются наездницами Червя и воинами. И все же жизнь женщины, матери Свободных, представляет собой большую ценность, чем жизнь мужчины. Потому жены мужчины - это его имущество, о котором он обязан заботиться; чем сильнее мужчина, тем большее количество жен он способен защитить и обеспечить.
        У женщины своя власть; есть сферы жизни, в которые мужчина не допускается. Наиболее способные женщины становятся сайяддинами, а после, возможно, и Преподобными Матерями Свободных. Сайяддины - хранительницы обычаев; Преподобные Матери направляют тау съетча: они же решают вопросы, касающиеся жизни и смерти.
        Любой, кто тратит зря воду, совершает преступление перед племенем, караемое смертью.
        Чужаки называют жестоким закон, предписывающий изгонять покалеченных людей, каковы бы ни были их заслуги перед съетчем, в Пустыню, в жертву Шаи-Хулуду. Съетч не может тащить на себе балласт, людей, больных телом (увечных или слепых) или душой (одержимых). Также не возвращается в цистерну вода тела сайаддины, не прошедшей испытания спайсовым ядом, по той же причине.

Внутренняя жизнь съетча

        «Был у меня крис, водяные кольца на десяток литров, копье, что принадлежало прежде отцу, кофейный прибор, бутылка красного стекла, такая древняя, что никто в съетче не знал, когда она была сделана. И доля в добыче спайса. Я был богат, но даже не ведал об этом. Я был наиб среди фрименов, наездник Пустыни, покоритель Червя и хозяин песков».
        «Мессия Дюны»

        Спайс не только продлевает жизнь и делает глаза синими: этот наркотик расширяет сознание. У фрименов постоянное его применение выливается в тау - это особая форма коллективного самосознания. Эмоциональный контакт достигает апогея во время тау-оргий, инициируемых приемом измененного Преподобной Матерью яда - Воды Жизни. В прочее время тау существует в менее яркой форме. Так как любые конфликты внутри съетча решаются быстро и недвусмысленно, население съетча составляет гармоничную общность. Каждый - мужчины, женщины и дети - знает отведенное ему место и без душевных терзаний выполняет свою долю общей работы. Работа эта настолько тяжела и ее объем настолько велик, что в условиях разлада и раздора в съетче она была бы просто невыполнима.
        Из-за тау в съетче не может жить предатель. Во время тау-оргии ни один ее участник не может скрыть от Преподобной Матери и других Свободных своих истинных помыслов.
        Быт фрименов прост, но любая работа требует большой тщательности - ведь малейшая небрежность может привести к нарушению герметичности и потере воды. Для фрименов характерно крайне внимательное отношение к вещам. Многие из них, например, ковры и кофейные сервизы, выполняются не только функционально, но и художественно. Тщательно, до мелочей обустроенный быт необходим для душевного равновесия после суровости Пустыни.
        Главная вещь в имуществе каждого взрослого фримена, мужчины и женщины - крис-нож. Он изготавливается из зубов Песчаного Червя. Недостойный, увидевший лезвие криса, не имеет права покинуть Арракис без разрешения фрименов. В противном случае его ждет смерть. Лезвие обязательно окровавить перед вложением в ножны. Крис носится как можно ближе к телу. Далеко от владельца или после его смерти крис-нож за несколько дней рассыпается в прах.

Экология Дюны

        - Когда мы увидим Арракис, ставший раем? - спрашивали фримены Кинеса.
        Кинес отвечал им тоном учителя, объясняющего малышу, сколько будет два плюс два: «Через двести - триста лет». Какой-нибудь другой народ при таком ответе, наверно, взвыл бы от разочарования. Но это были фримены, которых плети угнетателей приучили к терпению. Странным образом разочарование сделало перспективу грядущего рая более реальной.
        «Экология Дюны»

        Старые фримены еще помнят, как этот человек пришел к ним впервые. Какая судьба могла ждать его - пусть он и спас трех юнцов от харконненских ножей, но он видел фрименские крисы, и узнал местоположение съетча. Что оставалось делать? Но ведь рука выбранного съетчем убийцы не дрогнула бы, не будь на то воли Шаи-Хулуда, Улиет не упал бы на собственный крис, отдав свою жизнь в обмен на слова чужака. С тех пор слова Пардонта Кинеса обрели силу мистической догмы.

        Остальное - см. техправила.

Верования фрименов

        «Ужасен в доброте своей Господь, и тяжела десница Его. Не Он ли дал нам солнце палящее? Не Он ли поставил Матерей Власти? Не он ли дал силу Шайтану? И разве не получили мы от Шайтана вредоносную торопливость?»
        Китаб аль-Ибар

        Верования фрименов неоднородны; так, говорят, что в дальних съетчах все еще приносят кровавые жертвы Шаи-Хулуду. Религия фрименов ни в одном из ее проявлений не имеет жесткого канона и четких заповедей. Так, неоднократно упоминаемый, но, увы, редко цитируемый в первоисточнике фрименский Китаб аль-Ибар, видимо, представляет собой не столько строгий катехизис, сколько пособие по выживанию и вместе с тем сборник религиозных текстов.
        На верованиях фрименов сказались и Экуменистическая Библия, и философия дзенсунни, и идеология непрекращающегося Бутлерианского Джихада («Да не построишь ты машины, наделенной подобьем разума людского»).
        Суровые условия превратили выживание племени, подчиняющее себе все прочие интересы, в явление высшего, религиозного порядка; непрекращающееся преодоление открытой враждебности окружения сделало фрименов мистиками. Повседневная жизнь требует от фрименов принятия жестоких, иногда смертельных решений; а было бы не вполне правильно утверждать, что фримены полностью лишены обычных человеческих чувств и привязанностей. Осознание долга перед племенем как религиозного долга призвано снять подспудное чувство вины, и в то же время помочь не уподобиться хищным животным, сохранить человеческую сущность.
        Как религиозную парадигму восприняли фримены идею Пардота Кинеса. Этого никогда не произошло бы, не усмотри они знамение в почти смерти, сопутствовавшей их первой встрече.
        При всей рациональности своего жизненного строя фримены суеверны - здесь сказывается привычка доверять не только и не столько доводам рассудка, но и чутью. Плохой запах предвещает беду; свистящие пески - дурное предзнаменование; увидев Луну, надо поднять кулак, чтобы отвести зло.

        Подробнее - см. Приложения.

Легенды фрименов

        Покой несет в себе расслабление; Господь познает верных своих в испытаниях. Время искать и время терять. Время сберегать и время бросать. Время любить и время ненавидеть. Время войне и время миру. Время общих решений и время для явления Избранного.
        И вот настанет день, когда Дюна станет как бы ступицей в колесе Вселенной, и колесо то готово будет повернуться. Тяжелые времена формируют сильных духом; время между жизнью и смертью породит Махди.
        Будет он воин и мистик, чудовище и святой, лис и сама воплощенная невинность, меньше, чем Бог, но больше, чем человек. Нельзя мерить его обычной меркой. Слово его будет нести гибель всем, кто пойдет против дела праведных.
        Из смертной тени выведет он народ свой к раю; и чтоб найти путь из смерти в жизнь, он выйдет за пределы времени, и будет и жив, и мертв в одно время. Дочь Великой матери подаст ему яд, А искренность его измерится тем, как он выполнит то, что вы от него ожидаете.

        Любой вопрос содержит в себе ответ; мудрый отмерит тебе ответ соразмерно цене твоего вопроса. Любая дорога, пройденная до конца, приводит в никуда. Чтобы убедиться, что гора - это гора, незачем взбираться высоко. Хватит и небольшого подъема, ибо с вершины гора не видна. Глухой не может слышать. Не так ли и мы все, возможно, в чем-то глухи? Каких чувств недостает нам, чтоб увидеть и услышать окружающий нас иной мир? Какой должна быть та, что придет открыть наши внутренние глаза? Как она задаст те вопросы, ответами на которые являемся мы сами? Она пронзает сознание, как крис. Она - Дева-Нож. А искренность ее измерится тем, как она выполнит то, что вы от нее ожидаете.

Приложения

        Во всякой вещи есть узор, который есть часть Вселенной. В нем есть симметрия, элегантность и красота - качества, которые прежде всего схватывает всякий истинный художник, запечатлевающий мир. Этот узор можно уловить в смене сезонов, в том, как струится по склону песок, в перепутанных ветвях креозотного кустарника, в узоре его листа. Мы пытаемся скопировать этот узор в нашей жизни и в нашем обществе и потому любим ритм, песню, танец, различные радующие и утешающие нас формы. Однако можно разглядеть и опасность, таящуюся в поиске абсолютного совершенства, ибо очевидно, что совершенный узор неизменен. И, приближаясь к совершенству, все сущее идет к смерти.

        Муад-Диб Избранные изречения
        «Дюна»

1. Культура фрименов

Статья из энциклопедии Дюны, перевод - Лота.

        По самым ранним источникам, фримены принадлежали к народу, исповедующим религию дзенсунни. Фримены откололись от основного течения, чтоб основать свою собственную секту, основанную на ультраконсервативном представлении о живой жизни как о чем-то «соответствующем путям отцов». Сознавая, что истоки веры фрименов восходят к такой религии, и это сочеталось с постоянно угрожающей жизни средой, которую Арракис навязал им, можно понять, как фримены организовали сеть культурных установок, уникальных в своем балансе на философский взгляд на мир, затребованный фрименской верой, и суровой реальностью, представленной натурой Арракиса. Установки оставались стабильными тысячи лет и были значительно изменены только двумя событиями. Первым было прибытие Пардота Кинеса, первого планетолога Арракиса. Вторым был переход власти на Арракисе от дома Атрейдесов к Дому Харконненов в 10190 году и последующим проявлением Пола Атрейдеса как Пола Муад-Диба. Кинес включил в культуру фрименов надежду на второй расцвет Арракиса; Пол Муад-Диб навсегда изменил эту культуру. Так древняя культура фрименов получила толчок к новому расцвету.
        Чем была эта культура? И как Муад-Диб первым получил контроль над ней и затем разрушил ее? Ответы на оба эти вопроса лежат в религии фрименов и в том, как они воспринимали окружающий мир. По тому, что они переняли у Странников Дзенсунни, можно предположить, что их вера была экстремально сурова. Она требует безоговорочного подчинения человеку, наделенного властью над жизнью и смертью - буквально. Такая фигура просто так не возникает. Наиб соответствовал представлению своих последователей о том, чем должен быть лидер. Так, будучи абсолютным правителем, наиб запросто мог быть вызван на поединок любым из своих последователей, если его поведение казалось неадекватным. Более того, по записям Пардонта, такие вызовы были регулярными. Парадокс: лидер в любой группе имеет абсолютное преимущество, но только пока каждого в группе это устраивает.
        Так оформлялось равновесие между порядком и анархией в культуре фрименов. Самый потрясающий ключ к пониманию этого равновесия - в природе самого Арракиса. Для фрименов планета - это Шаи-Хулуд, божество или дух планеты, олицетворенный Червем, эссенцией всех остальных червей. Шаи-Хулуд был Старик Пустыни, Дед Пустыни, Отец Вечность. Песчаные черви - сокровище и проклятье Арракиса. Фримены использовали червей для осуществления перемещений по Пустыне. Помимо этого, именно смерть маленького червя позволяла выработать Воду Жизни. Обычная практика для древних религий, представители которых тем или иным образом убивают своих богов и употребляют их тела в пищу. Хотя фрименам свойственен благоговейный страх перед богом, они равно желали использовать его, вплоть до убийства. Так, фрименам свойственно полное подчинение верховной власти (человека или бога), с одной стороны, и открытое отношение к вопросам власти, до банального уничтожения ее, с другой. Каждая из этих видимых крайностей была частью целого для фрименов, каждая подразумевала свою противоположность.
        Порядок - это анархия, а анархия - это порядок. Эта установка устраняла, в их сознании, противоречие в отношении к человеческим и божественным лидерам. Такой подход, кроме того, дает ключ к фрименскому пониманию основных сил в их жизнях: всем им, начиная от Шаи-Хулуда и заканчивая самыми примитивными природными силами Арракиса, по вере фрименов, абсолютно безразличны их жизни и смерти. Шаи-Хулуд, как и любой червь, мог принести фрименам разрушение или пользу, но, чтобы это ни было, он-то не желал ни того, ни другого. То есть если фримен говорит, что чья-то смерть произошла по воле Шаи-хулуда, он или она не имеет в виду, что Шаи-хулуд хотел этого; это все равно что сказать «таков порядок вещей».
        Это не значит, однако, что фримены не осознавали значения и ценности своих жизней; они придавали им значение и ценность, посвящая свою энергию и устремления выживанию съетча, центра фрименского общества. Жители каждого съетча называли себя Свободными, но это название имело для них меньше значения, чем имя съетча, к которому они принадлежали. Не существует точного способа определить, сколько съетчей существовало даже во времена Муад-Диба. Кроме собственного съетча и тех, что могли понадобиться для выживания, ни один фримен не заинтересуется, сколько их еще существует. Фримены были мастерами скрывать свое настоящее количество. Установлено только, что съетчи исчислялись сотнями, и что каждый съетч вмещал тысячи людей.
        Съетч был одновременно большой развернутой семьей и правительством. Он требовал и получал высокой верности от каждого из своих членов. Из дневников Лито Второго исследователи смогли выявить некоторые факторы, определяющие отношение индивидуума к съетчу. Все фримены определяли свои жизни состоянием в съетче. Оно буквально давало человеку место в мире. Так, совершить поступок, ведущий к изгнанию из съетча, означало как социальное, так и физическое самоубийство.
        Вещи, полезные для съетча, окончательно определяли поведение. То, что приносило съетчу добро, поощрялось, а то, что его не приносило, что характерно, не поощрялось. Причем последнее приводило к смерти ответственного за это человека вне зависимости от того, понимал ли человек, что делает. Как и Арракис, съетч наказывал за небрежность. Для несведущих просто не оставалось жизненного пространства.
        Поскольку вещи оценивались исходя из того, насколько они способствовали либо мешали выживанию съетча, все решения, принимаемые его жителями, выражались словами «да» или «нет». Выживание не оставляла места для «может быть». Например, чужаку редко разрешали присоединиться к съетчу. Причем дело тут было не только в ограниченности ресурсов съетча, но скорее в практическом вопросе - что сможет индивид сделать для съетча полезного. Так, когда Пол и Джессика Атрейдес появились в съетче Табр, фримены сперва были недовольны решением наиба, который сразу не приказал убить обоих и не отдать их воду съетчу таким образом.
        Наконец, существует тау съетча. Тау съетча называется его единство, невозможное для других сообществ. Единство простирается намного дальше веры в то, что благо съетча превыше всего. Тау содержит мистическую составляющую, которая расширяет границы времени и пространства. С тех пор, как каждый съетч стал содержать резервуар, в находилась вода свободных и вода съетча, съетч буквально стал хранителем величайшей ценности на Арракисе. Более важным, однако, было то, что этот съетч содержал воду, извлеченную из мертвых тел его обитателей. Запросто фримены воду туда не наливали. Это было честью для усопшего; бесчестный человек ее никогда бы не удостоился. Так, очень буквально, съетч сохранял и живых и мертвых, потому что вода мертвых поглощалась живыми, и, в перспективе, они тоже совершали свое приношение. Тау, таким образом, означало единство с любым членом общины с древнейшего времени до самого отдаленного будущего.
        Надо помнить, что с древнейших времен вера фрименов благоговела перед «путями отцов». Вдобавок, из-за недостатка воды на Арракисе, «вода отцов» буквально употреблялась для питья членами съетча. Так, тау съетча стало самым сердцем равновесия между духовностью веры и физиологической необходимостью, накладываемой суровой средой обитания. Испить воды съетча означало приобщиться к тау.
        Вдобавок, Тау-Оргии единения приводили съетч к единству в интимном плане так же, как и в духовном. Видения тау-оргий показывали им пути их отцов. Так выражалась исключительная связь фрименов с прошлым, настоящим и будущим, и обрести ее можно было только через объединение всего съетча.

        Разрушение культуры фрименов было неминуемо из-за ее зависимости от двух меняющихся вещей: суровой природы Арракина и фрименской веры в то, что так и должно быть, и изоляции фрименов от внешнего влияния.
        Первая из этих составляющих, природа Арракиса, стала меняться с того момента, как Пардонт Кинес сумел убедить группу фрименов, что Арракис можно вновь сделать цветущим.

2. Водные обычаи фрименов

Статья из энциклопедии Дюны, перевод - Ксотар.

        Запутанные и таинственные ритуалы, которыми фримены окружали практически каждый свой контакт с водой, становятся куда более понятными, если принять во внимание среду, которая привела к ним: суровая, покрытая песком поверхность Арракиса, возможно, самого негостеприимного из колонизированных людьми миров. Вода, которая делает возможной жизнь, рассматривалась как носитель этой жизни. Она была тем, за что сражались, что хранили, берегли как сокровище - и в глазах фрименов, потомков Странников Дзенсунни, результата испытаний, которые пережили эти таинственные изгои, вода была самым священным из всего, что есть.
        Каждая церемония с участием воды, проводилась под присмотром, если не при участии Сайядины (жрицы фрименов), посвященной в ритуалы и обученной их проводить. В случае, если Сайядины не было, дозволялось женщине из общины, обладающей наибольшим знанием таких вопросов, временно принять эту должность.

Рождение.

        Первое знакомство каждого фримена с водными обычаями происходило через несколько минут после его рождения. Околоплодные воды собирали и дистиллировали, сразу после появления ребёнка из чрева матери. Затем эту воду спаивала младенцу его крестная мать (обычно из числа лучших подруг матери), в присутствии Сайяддины. Это было первое, что пил ребёнок, прежде чем его возвращали матери для кормления.
        Пока ребёнок пил, крёстная должна была сказать: «Вот водя зачатия твоея». Таким образом, ребёнок получался связан со своими родителями водными узами, так же как через них со всем племенем. Это единение было очень важно для фрименов, фактически, оно являлось основой всей их социальной структуры.
        Как возник ритуал «воды зачатия», точно не известно. Считается, однако, что он является одним из древних ритуалов фрименов, времен их появления на Арракисе, датируемого восьмым тысячелетием. Столкнувшись с суровой средой, и абсолютной необходимостью каждому племени жить и работать, как единому организму, фримены, без сомнения, воспользовались этим ритуалом как средством укрепления единства с самого начала жизни индивидуума.

Повседневные ритуалы.

        В съетче фрименов первыми облачались в дистикомбы и встречали день сборщики росы. Лишь забрезжит рассвет, сборщики росы спешили наружу, взяв похожие на серпы жатки, и собирали всю влагу с каждого растения поблизости от съетча. Когда сбор был окончен, и драгоценная вода была надёжно сохранена в герметичных рукоятях жаток, сборщики росы относили утренний урожай Сайядине, чтобы получить благословение себе и своей добыче. После этого воду доставляли в общий бассейн племени.
        Вскоре после того, как окончили работу сборщики росы, являлись главы каждого семейства съетча, чтобы взять ежедневную долю из общих запасов. Доля была скудной - около литра на семью из десяти человек, например, -- но достаточной, если принять во внимание способность фрименов к многократному использованию воды благодаря дистикомбам и диститентам. Сайядина, раздающая воду, также благословляла её использование и тех брал её. Благодарственные молитвы возносились Шаи-Хулуду, за то, что дал возможность пережить еще один день.
        Последнее, что надлежало совершить семье перед сном, это разделить между своими членами воду, восстановленную в регенерационных кабинах (маленьких комнатах, примыкавших к жилищам, где продукты жизнедеятельности человека перерабатывались для извлечения из них воды). Считалось, что оставить открытую воду просто так стоять - это к несчастью, если только речь не шла об одном из защищенных от испарения бассейнов съетча. Лучшим местом для хранения воды семьи полагались тела её членов.
        После того, как вода была выпита, глава семьи произносил нараспев: «Вот, поглотили мы воду, что однажды будет возвращена… Ибо плоть человека принадлежит ему, но вода его - племени.»
        Как и ритуал «воды зачатия», это вечернее напоминание использовалось для того, чтобы подчеркнуть образ человека в качестве части племени в целом.

Водные кольца.

        Эти металлические счетчики представляли собой объем воды, извлеченной из тела, пропущенного через обезвоживатель. Производились кольца разного достоинства, начиная с пятидесяти литров, и заканчивая одной тридцать второй драхмы (драхма равнялась одной двухсот пятидесятой литра), что даёт некоторое представление о том, сколь точны были приборы, которые фримены использовали для измерения количества воды, как и о том, сколько значения придавалось даже мельчайшим объемам драгоценного вещества.
        Счетчики той воды, что была освобождена из тела фримена, умершего естественной смертью, или из тел чужаков, встреченных в бледе (такая вода считалась даром Шаи-Хулуда), передоверялись заботам наиба съетча, и считались собственностью всей общины. С теми, что обозначали воду из тел врагов, убитых в групповом бою, обращались точно так же.
        Только водные кольца, представляющие воду убитого в поединке, передавались конкретным людям племени, т.к. и кольца и всё имущество того, чью воду они измеряли, являлись собственностью победителя. Это было компенсацией за воду, потерянную во время битвы, так как требовалось, чтобы поединщики сходились клинок к клинку, без дистикомбов. Сама вода, конечно же, хранилась в бассейне-хранилище съетча, но её владелец мог черпать оттуда по необходимости, или оделять этой водой нуждающихся членов племени.
        Кольца обладали большим социальным значением, превосходившим просто значение воды, которую они представляли. При помолвке будущий жених преподносил свои водные кольца невесте, она же переплетала их изящными шнурками с тем, чтобы носить их в ушах, или (что встречалось более часто), как украшение для волос. В качестве части свадебного обряда жених надевал невесте заново переплетенные украшения.
        Такая роль водных колец помогала во многом регулировать отношения между полами. Валъ, или не испытанный юноша - тот, кто еще не сходился с другим мужчиной в смертельном поединке - не мог жениться. Таким образом, только тот мужчина в съетче мог иметь детей, кто уже доказал свою жизнеспособность. Трусам, слабакам, и им подобным нежелательным лицам никогда не давали возможности испортить генофонд; в качестве еще большей предосторожности, внебрачных детей оставляли в пустыне, как жертву Шаи-Хулуду.
        В дополнение, необходимость мужчине обладать водными кольцами, прежде чем жениться, ограничивала число многоженцев. Например, не дозволялось, чтобы мужчина делил кольца между двумя и более женщинами, так что женитьб сразу на нескольких не было. Если мужчина хотел взять ещё одну жену, ему следовало подождать, пока он не накопит еще колец. А тот фримен, которого заподозрили в том, что он бросает вызов единственно с этой целью, считался опозорившим себя и становился посмешищем для своего племени.
        Следует также заметить, что женщины-фримены, убившие врага (непременно внешнего врага, так как женщина могла участвовать в ритуале формального вызова, только через выставленного поединщика), не награждались за бой водой или кольцами. Вместо этого воду передавали Преподобной Матери племени, и считалось, что благословение Шаи-Хулуда даруется принесшему её.
        После смерти владельца колец, их возвращали в хранилище племени, или, если их носила женщина, то они оставались с ней до её смерти.

Похоронные обряды.

        Никаких поминаний по нисвою, убитому фрименами не проводилось: их вода просто забиралась, а от их сухих останков избавлялись.
        Однако для своих фримены считали необходимым провести поминальную службу, с тем, чтобы тень умершего ушла с миром и не причинит вреда в наказание своему племени. Церемония всегда проходила на закате, в вечер смерти, после того, как тело пропустили через обезвоживатель, под присмотром Сайяддины.
        Все члены съетча собирались вокруг сложенных в кучу вещей покойного и бурдюка с жидкостью из обезвоживателя. Первым говорил наиб, напоминая остальным, что луна взошла сегодня для их погибшего товарища и уведет призрак этой ночью. После этого он называл себя другом погибшего, с описанием времени, когда покойный ему лично помог или научил чему-то (в таком маленьком, тесно связанном обществе, подобные случаи были обычным делом), и забирал один предмет из кучи.
        После этого Наиб отбирал некоторые вещи в пользу семьи погибшего, а также криснож, который будет предан пустыне вместе с телом. Затем остальные члены племени выступали вперед, объявляли о своей дружбе и обосновывали её, брали один предмет, и возвращались на своё место. Когда от кучи не оставалось ничего, кроме бурдюка, вперед выступала Сайядина, чтобы проверить его объем и передать кольца надлежащей персоне.
        Затем племя нараспев произносило молитву, вверяя дух их товарища Шаи-Хулуду, и вверяя ему же свои судьбы. После молитвы, бурдюк переходил Хранителям Воды съетча и, в присутствии всего племени в качестве свидетелей, они выливали свободную теперь воду в общий бассейн, заканчивая ритуал.

Водные узы.

        Среди фрименов вода также считалась сильнейшей связью между людьми, неважно, принадлежали они или нет к одному племени. Например, если человек из одного съетча, спас жизнь члену другого, то возникал водный долг перед ним, причем не только у спасённого, но и у его племени также. Подобный долг считался тяжелым бременем, и его оплачивали, тем самым избавляясь, как можно быстрее.
        Вода умершего из одной группы, будучи разделенной с другой, так же создавала связь, на этот раз нерасторжимую. Если подобное разделение имело место, то эти группы больше не рассматривались как отдельные, они сливались в одну большую организацию, ведь вода, однажды смешанная, более не может быть разделена.
        Вода живого человека, но только в виде крови, а не просто вода, носимая в литраках или кетчпокетах дистикомба, также создавала неразрывную связь. Если чужак, или даже враг, смог принудить или убедить члена общины фрименов испить своей крови, он становился Вадквийас с общиной, присоединенным к ней на правах своего, и в безопасности от того, что его воду возьмут, если только он не пойдет против общины. Кстати, по этой причине ни один фримен никогда не пытался ранить врага в бою, укусив его, даже если бы это гарантировало победу.
        Клятвы на верность конкретному человеку, как, например, та, которую приносил каждый член племени своему наибу, также приносились на воде - в данном случае, на воде этого конкретного человека. Ни клятва племени своему лидеру не теряла свою силу, ни новый лидер не вступал в свои права, пока не был сослужен похоронный обряд по мертвому наибу, и не освобождена его вода.

Вода жизни.

        Нет в хрониках фрименов другого ритула, который бы столь тщательно охранялся и был бы столь скудно описан, как ритуал Воды Жизни. Все что известно точно, так это лишь то, что изредка, избранная группа слуг воды (фрименов, благословенных и полномочных на проведение ритуальных действий, связанных с водой), отправлялась в пустыню, излавливала маленького песчаного червя, и доставляла его в специальную подземную камеру, которая могла быть заполнена водой из общего бассейна. Затем слуги воды, получив благословение Преподобной Матери, затаскивали червя в воду и держали его там, пока он не утонет.
        Лидер их, стоя в воде, следил за ртом червя, ожидая, пока червь начнет биться в предсмертных судорогах. Когда этот момент наступал, он подавал знак людям, державшим передний конец червя поднять его из воды, с тем, чтобы он мог поймать последний, уже жидкостью, выдох, в специальный бурдюк. Эта жидкость и была Водой Жизни.
        В сыром виде этот «яд познания» был смертелен. Но, будучи изменён в теле Преподобной Матери, он становился безопасен для употребления непосвященными, и использовался фрименами в их оргиях (моментах повышенного восприятия мыслей и эмоций друг друга, которые служили для еще большего сплочения племени). Одна капля измененного яда являлась достаточным катализатором для изменения даже больших объемов жидкости.
        Описание процесса изменения во многом напоминает похожее явление, претерпеваемое Преподобными Матерями Бене Гессерит, которых инициировали меланжем. Самосознание расширялось, ощущалось замедление времени, и женщина могла воспринять молекулярную структуру яда, восприняв же, изменить.
        Иногда, в случае если Сайядина пыталась получить статус Преподобной Матери, это восприятие было недостаточно быстрым или недостаточно сильным, и яд не изменялся. В таких случаях тело кандидата кремировали - это было единственное событие, когда применялась кремация, а Вода Жизни пряталась и тщательно охранялась, до появления нового кандидата. Пропустить тело через обезвоживатель, тогда как оно содержало неизмененный яд, было бы смертью для всего племени, а оставить его в пустыне, могло означать еще худшие последствия, так как было известно, что Вода Жизни становилась Водой Смерти, в контакте с премеланжевой массой.
        Результатом этого преобразования явилась бы смерть всей экосистемы пустыни.

Другие обычаи.

        Чем больше информации о фрименах становится доступной, тем яснее становится, что много других обычаев существовало в то время, когда кочевые племена воистину являлись хозяевами Арракинской пустыни. Некоторые описаны в книге Джаррета Осло «Фримены: жизнь и легенды» и лучше их изучать далее по ней.
        Однако один из них, является потрясающим примером расставления приоритетов, и заслуживает упоминания здесь. Долгое время ученые считали, что вода для фрименов являлась высшей ценностью, а её добыча и хранение являлись важнейшей задачей каждого члена племени. Как полагалось, вода, пригодная для питья, никогда не тратилась понапрасну; даже вода, отданная Шаи-Хулуду, считалось, служила фрименам, умилостивляя их бога.
        Однако, в Хранилищах Ракиса, был найден документ (см. Осло, стр. 152), описывающий исключение из этого правила:

        ...воды одержимого демонами не должно касаться ни человеку, ни зверю… не должно говорить, что она когда-то принадлежала другу, или возносить молитв для освобождения её духа, ибо злой дух обитает в ней и испорчена она вовеки….
        Должно снести её в пустыню, в разгаре дневной жары и вылить ее в сосуд, чтоб испарилась она. Должно принять меры, чтоб ни одно создание не испило её. И пусть злой дух её вечно горит в ярости Аль-Лат.

        Помимо интересного контраста с основными водными обычаями фрименов, этот ритуал одержимого, возможно, отвечает также и на другие вопросы. Он помогает объяснить, например, то ужасное чувство вины, которое, как считается, овладевало фрименами после Испытания Одержимости, ведь не освободив дух воды, они обрекали своего бывшего товарища на вечные муки.
        Он также объясняет возможную судьбу Алии Атрейдес, о ком, в отличии от остальных членов её семьи, не осталось записей, что она вообще где-либо обрела последний покой. Над дальнейшим подкреплением этой гипотезы в настоящее время идет работа.

К.В.

3. Культурные традиции Дзенсунни.

Статья из энциклопедии Дюны, перевод - Ксотар.
Статья практического значения не имеет, но раскрывает истоки философии фрименов.

        Культура фрименов сочетала в себе крайности. Могли быть важны и группа и отдельный её представитель; в их наследии были укоренены и деятельное вмешательство в ход событий и пассивное принятие судьбы. В определенной степени эти «несоответствия» объясняются необычным смешением традиций Сунни и Дзен в наследии Странников Дзенсунни.
        Сами фримены прослеживали свою миграцию по крайней мере до Поритрина, третьей планеты Эпсилона Аланк. Там, существуя в тепличных условиях, они подверглись нападению, и половина из них была сослана на Салусу Секундус, третью планету Гаммы Вайпинга (родную планету Дома Коррино и сардаукаров). Её суровые условия произвели народ, способный выживать. Другую половину разместили в относительной безопасности на Бела Тейгейзе, пятой планете Квентсинга. За приблизительно пятьдесят поколений до Арракиса все они населяли Ишья. На Россаке их Преподобные Матери узнали ядовитый наркотик, который позволил подкрепить изустные легенды Странников непрерывной цепью «памяти поколений». Имперские Архивы о Россаке косвенным образом свидетельствуют, что в Дзенсуннитское наследие фрименов там были привиты механизмы Бене Гессерит Миссионария Протектива и Паноплиа Профетикус. «Народ» какое-то время жил на Хармонтепе, и, наконец, достиг Арракиса, последней остановки хаджра (или путешествия ищущего) Дзенсуннитов. Эрги, спайс и засушливость их последнего «дома» близко напомнили им земли Нила, земли верблюдов и пряностей, где их далекие предки впервые подняли восстание.
        Дзенсуннитское наследие фрименов за время их долгих поисков смешалось с другими глубоко залегшими верованиями. Их склонность к мессианской психологии, например, дополнилась долгосрочным планированием Миссионарии Протектива. Предрассудки относительно чужаков накопились в условиях, отличных от пустыни. Вызывающая привыкание водно-спайсовая экология вошла в жизнь фрименов на Арракисе. Таким образом, нелегко определить, какая часть их богословия (ильм), ритуалов и поведенческих особенностей, является столь же древней, сколь их земное происхождение. Единое божество, не вмешивающееся в повседневные события, но определяющее всю систему мирских отношений, царило в их пантеоне. Бог этот был скорее милосердным и сострадательным, нежели мстительным. Запрет на могильные захоронения у фрименов показывает, что духовная жизнь после смерти более отвечала их ожиданиям, нежели телесная. Однако заманчивое описание Рая-что-Грядет, сделанное Лето II, дает понять, что физические чувства вновь будут зажжены после смерти. Как можно было ожидать, вода занимала центральное положение в мечтах о рае. Планы Пардота по водному изменению экологии без сомнения сочетались с самыми смелыми мечтами фрименов. На пути к раю фримены ожидали глобальный катаклизм, Рагнарёк или Крализец, Великий Тайфун в конце материального мира.
        Верования Дзенсуннитов находятся в параллели с развитием культурных схем, которые мы можем проследить в Экуменической Библии. Общая модель утверждает, что Вселенная была создана для торжества человечества, что люди были испорчены неким Антагонистом, и что в конце, который предопределен, но не обозначен во времени, произойдет яростная битва между Создателем и Антагонистом. Фримены отождествляли Шаи-Хулуда, черве-змее-дракона, с Сатаной, легендарным воплощением зла. Они боялись одержимости демоном (Таква): Дункан-Хейт говорил Стилгару, что на наиба «надели ошейник» - Мерзость Алии дисквалифицировала её как лидера фрименов. Подобная борьба противоположностей являлась частью традиций фрименов.
        Древняя модель конкретного Начала и Конца выглядела бы странной, даже будь она непротиворечивой и всеобъемлющей. В период своего рассвета, однако, модель не была ни тем не другим. Каждая звездная система, как правило, каждая планета, а иногда и разные сообщества на отдельно взятой планете, верили, что это именно их популяция переживет последнюю битву. Различные секты «всеверующих», называющие себя «Избранными» или «Народом» (Мишр), настраивали свои общины все же предвзято по отношению к чужакам («нечистым» или «неверным»), которые не принимали их метафизику и ритуалы. Это стремление к расколу вместо объединения достойно внимания, ведь, как показывает пример Странников, история, состоящая из гонений и уводов в рабство, способна плотно сбить культуру верующих в общество терпеливых фанатиков. Поражение и изгнание правоверные Странники превратили в поиск - хаджр, а позднее и в триумф отмщения - джихад, когда истинные верующие нанесли ответный удар, и доказали тем самым давно лелеемую мысль о взаимной вере Творца в свой Народ.
        Троица пустыня-изгнание-племя является суннитской частью в фрменском наследии Дзенсуннитов. Явственные религиозные мотивы уже обсуждались. Важные обряды и обычаи так же можно проследить до суннитских истоков. Возможно, более существенным было основное понимание того, что общество важнее отдельной личности: понятие «для блага племени» служило оправданием ужасных в другой ситуации поступков. Вожди племен, до тех пор, пока Пол Муад’Диб не оспорил этот ритуал, выбирались при помощи вызова на поединок - стандартного механизма обеспечения выживания для угнетаемых сообществ. Правосудие осуществлял лидер, по просьбе пострадавшей стороны и в соответствии с древними законами шари’а. Верность являлась главной добродетелью. Священная Вода Жизни делилась между всеми членами сиетча, после ритуала её чудесного превращения Преподобной Матерью. Младенцы выпивали околоплодные воды своего же рождения, детям нужно было оседлать своего первого червя, прежде чем их примут как полноценных членов племени. Традиция Овроуба - их недоверие к самозваным хранителям таинств, не позволяла прослойке духовенства перехватить контроль над шари’а у лидера-прагматика, целью которого было выживание. Все эти обычаи и ритуалы по существу были предохраняющими, консервативными и направленными на общее благо: в суровых условиях необходимо объединение, любое отступление от того, что-всегда-работало является крайне рискованным. По старинке всегда надежнее, когда речь идет о благе общины - о чем не раз вспоминал наиб Стилгар.
        Хорошо подходит в качестве краткого выражения сути Сунни, высказывание Лето II, с которым согласился Стилгар, о том, что искренность человека можно измерить тем, как он выполняет то, чего от него ожидают. В сиетче, где уклад жизни был и не мирским и не набожным, а просто был фрименским, традиционным укладом, немного возможностей оставалось для чего-то нового. Бог, посредством ильм, фай и шари-а, указывал путь, община следовала ему. Те же, кто уклонялся от этого пути, общине были неугодны. Традиции, испытанные и неизменные, составляли суть наследия Сунни.
        Свидетельства уходят в глубь истории, до мифического Маомета и вплоть до Мухаммеда с Земли. Его последователи, выделившиеся в Суннитов, с их Улемой, Усулом и Махди, пережили джихад фрименов. Их влияние прослеживается в самых диких уголках пограничья наших миров - его занесли туда самые упорные из воинов Муад’Диба. А вот Дзен-составлющую прошлого фрименов уверенно отследить гораздо сложнее.
        Гхола Дункан-Хейт здесь является лучшим источником информации, хотя есть какое-то количество более-менее общих мест с «Буддизмом» из ЭБ и с современными верующими в «переселение душ». С Дзенсуннитскими корнями связаны имена Охаши и Нисаи (в силу их очевидной транслитерации с одного из идеографических языков Земли), косвенно свидетельствуя о том, что к Суннитскому стволу прижился привой. По сравнению с основной структурой Сунни, новый побег совершенно ясно являлся более индивидуалистичным, и давал большую свободу в поступках. Оказалось возможным проработать изменения во взглядах (методом обратного сравнения) Дункана Айдахо №10208, а также в некоторых после-Арракинских комментариях, и узнать очень многое о природе Дзен (те же, кто полагает, что Дзен годится для разрешения всех труднообъяснимых вопросов о фрименах, лишь подменяют одну загадку другой).
        Суть Дзен хорошо схвачена в совете Дункана-Хейта, обращенном к Чани, незадолго до рождения Лето и Ганимы: «…бесцельно жди в состоянии высшего напряжения… Не позволяй поймать себя в ловушку желанию чего-либо достичь. Тогда ты достигнешь всего». В этом совете двойственность уравновешенных крайностей, примеренных противоположностей, одновременно и обострение и разрешение несовместимости. «Не имей цели: только так ты её достигнешь».
        Стилгар, размышляя о том, каких качеств требовали от Гани, Лето и Джессики мириады памятей, заметил, что «срабатывает только то, что на самом деле не работает», и уподобил подобный парадокс старой фрименской игре в загадки, когда ответ находится в спрашивающем и отвечающем, а не в логике или здравом смысле. Лето размышлял о парадоксе знания: оно отрицает обучение, затрудняя процесс, который, казалось бы прежде всего предназначен для обретения знаний. Аналогично, бесцельное знание бесполезно, но именно цель «возводит стены», стены которые препятствуют обучению. Эта осведомленность о противоречии, видимо и составляет суть Дзен. Для фрименов ночь приносила освежение и надежду, в то время как день внушал ужас. Их жизнь на Арракисе, и их ритуалы, имели основой яд, Пряность, продлевающую жизнь. Окруженные противоречиями и парадоксами, осторожные в целях, стремлениях и достижении успеха (в качестве меры предосторожности против предсказаний), фримены обнаруживают значительную долю Дзен в своем наследии.
        Эта составляющая их истории, похоже, ответственна за принятие фрименами положения дел, как оно есть. Самодисциплина, готовность ко всему, уклонение от бесполезной борьбы, все связано с Дзен, которое не отрицает выбор и действие, но воспрещает полностью, или почти полностью, ожидание какого-либо результата. Этот принцип хорошо согласуется со словами Муад’Диба о том, что предвидение (будучи не обыденным и не бездеятельным) «…не соответствует заветам Дзенсунни». Согласно Дзен, ты делаешь то что ты делаешь - не существует никакой шкалы, по которой можно было бы измерить «успех» или «неудачу».
        Подобным же образом и каждый отдельный фримен был освобожден от ответственности, от бремени вины «в будущем», в частности потому, что последствия уже не были их рук делом. Ритуалы их, говорила Ганима, освободили их от вины: то, что в последствии, при взгляде в прошлое, могло выглядеть преступлением, можно было приписать природному (непреднамеренному) злу, или невезению, или просчетом со стороны властей. Традиции Дзен придавали особое значение текущему моменту и отдельной личности.
        Возможно, когда-нибудь удастся окончательно распутать переплетение Дзен и Сунни в культуре фрименов, здесь, без сомнения, помогут новые открытия среди архивных материалов. Обе традиции претерпели изменения и смешались, когда фримены приспосабливались к новым условиям, особенно на них сказалась засушливость Арракиса. Обычаи Сунни учили единству и долгосрочному планированию, отрешенность Дзен учила индивидуализму и принятию ситуации. Сунни созрело для «спасителя», Дзен же не нужен был никто извне. Сунни настороженно относилось к переменам, Дзен охотно приспосабливалось. Согласно письменным свидетельствам, фримены толпой пошли за чужаком в надежде, что он приведет их к праведному отмщению по дороге в водный рай. Позже они скептически относились к религии воздвигнутой во имя Муад’Диба. Едва ли подобные противоречия являются чем-то необычным для культур в нашей Галактике. Теоретический анализ культурной подоплеки едва ли объяснит происходящее на самом деле. Однако, общий обзор Дзенсуннитского наследия фрименов, насколько можно сейчас судить, проясняет кое-что из деятельности последних на Арракисе.

новости  игры  кабинетки  творчество  костюмы  склад  о нас  ссылки  форумы  гостевая  фотоальбом  карта сайта