Г О Л Е М
Ответ Алексея Меллера на рассказ "Мессия" Загрима
|
Я разбавил кровь половиной пота,
Слезы растворил и вложил в работу,
И создал тенктуру - ей равной нет.
И вернулось зренье, и вспыхнул свет.
Разум мой и горн полыхали вместе,
Я отдал им слух - и оглох для лести,
Я забыл язык - и остался нем.
Обладая всем, нужно стать ничем.
Ангелы смеялись, рыдали бесы,
Окна растворялись, рвались завесы.
В шаге от спасения пела медь:
Либо воскресение, либо смерть.
Л. Бочарова, "Алхимический романс 2"
295. "Безумец, скажи, что есть любовь? Ответил, что любовь это сила, ввергающая свободных в рабство, а рабам дарящая свободу. Неясно лишь, чему любовь отвечает больше, свободе или неволе.
342. Задумался Любящий о смерти и затрепетал, пока не вспомнил о граде своего Возлюбленного, воротами которого и входом в который служат смерть и любовь.
Рамон Льюль, "Книга о Любящем и Возлюбленном"
|
Так шли по дороге два человека. Шли сквозь пыль, когда жара превращала цветной мир в белесый; шли сквозь поземку, когда неожиданной и яркой казалась даже темная кровь от пореза; шли, проламывая первый лед; шли, меся подсыхающую грязь. ОН всегда шел впереди, Второй - всегда следом. Бывало, на вопрос Второго ОН отвечал пространнейшим объяснением, но чаще - молчал целыми днями, отвечая на длинные витиеватые фразы короткими "Да" и "Нет".
А однажды Второй упал. Ранняя осень, желтые клены, город невдалеке... ОН обернулся, взглянул на упавшего: "Ты умираешь. Прощай." Развернулся и пошел. У Второго перехватило горло: "Вы... Учитель... подождите, сейчас я встану!" А вышло - как у взаправду умирающего: "Ииии... Уггг... Арг..."
Виден ОН был еще минут пять, пока не дошел своей ровной походкой до поворота. Потом были часы без Него. Утро. Пустая дорога. Потом проехала какая-то троица на лошадях. Потом не смогла проехать карета. Кучер спрыгнул и столкнул Второго в кювет: "Здесь нищий подыхает. Не извольте беспокоиться". А там, где лежал Второй, осталась нетолстая стопка листов. Тонкая, почти прозрачная бумага. Один из листов подхватил ветер, закружил, но, наигравшись, тут же бросил. Ничего, скоро таких игрушек будут сотни, когда кленам прискучат красные и золотые наряды. Ветер мог позволить себе ждать. Второй - не мог. Он стонал, он карабкался на дорогу, чтобы собрать разлетевшийся труд своей жизни. Он даже смог немного вылезти и укрепиться грудью в липкой грязи. Потом силы покинули его. Появился хриплый кашель. Потом по дороге проскакали храбрые воины, числом до четырех десятков, и вбили листы в грязь так, что бумаги почти пропали из виду. Потом проехало две повозки - Второй наблюдал, не зацепит ли бумаги колесом. Обошлось. Потом были путники, кажется, они предложили воды, но это было уже в карусели - подвижное в неподвижном, неподвижное в подвижном.
Потом стало совсем плохо. Резало глаза, в ушах били барабаны, а руки стало покалывать.
Потом стало легче. Вспомнилось детство, поместье, мать.
Няня.
Звук оселка за окном.
Как меня звали?
Вот меня зовут к столу. Какое имя они произносят?
Не понять. Не слышно, не слышно имени.
Как меня звали?
Вот моя комната. Няня. Как звали няню? Как звали мать?
"Баль, а я попаду в Рай?"
Это я.
"Да, миленький, да, попадешь!"
Это няня.
"А ты?"
"А я, уж верно, в Ад."
"А мама?"
"А мама, конечно, в Рай."
"А если кто не в Рай и не в Ад?"
"Таких соберет в оловянную плошку Пуговичник. Всех-всех неудавшихся людей соберет и переплавит, и будут они тогда или хорошие, или наоборот. Или опять пуговицами. Тогда он их опять соберет..."
"Баль!..."
"Спи, миленький, спи!"
Спи!
Спи...
***
По дороге из города шли два старика. Оба благообразные, у одного - борода лопатой, у другого - жиденькая, но подлиннее. Одинаковые посохи. Одинаковые дорожные сумки.
- Много лет назад я создал голема. Помнишь, мы с тобой спорили - можно ли делать мертвое живым. Я сделал. Я взял молодчика, погибшего в портовом кабаке, в поножовщине. Он был сильным и красивым. Я использовал все свои знания. Я вдохнул в него жизнь. Я начетал на внутренней стороне его зрачков Знаки Силы, а рукам его дал умение исцелять. Я потратил тысячи часов, чтобы научить его речи. Я научил его логике. Я рассказал ему о Боге. Я дал ему все знания, которыми обладал сам.
- Но я не мог дать ему чувств. Он был лишен любви. Он так и не понял, что это. Я бил его по лицу - но он не почувствовал ненависти, хоть ведома была ему боль. Он был гол - но не испытывал стыда. Он научился лгать - но не научился испытывать угрызения совести.
- Тогда я поступил, как поступил Господь. Я низверг его из Рая. Чтобы он научился у людей тому, что делает их людьми. Он ушел, не обернувшись - он не знал благодарности.
- Сегодня утром я видел его на рынке. Он читал проповедь о Пустоте. Пустота - его Бог. И мой голем - Мессия. А потом кто-то в толпе засмеялся: "Сумасшедший!" И все засмеялись, а кто-то кинул в него огрызок. Я смеялся вместе со всеми. Он, голем, учит людей быть пустыми!
***
Второй вновь открыл глаза. Смеркалось. Внутри было холоднее и противнее, чем снаружи, и душа стремилась - наружу. А еще была любовь. Любовь к миру, к такому миру, каков он есть. Любовь к людям. Даже к тем шальным воякам, что вбили в грязь копытами своих коней те листы, которые он ценил дороже жизни. Даже к тем селянам, из чьих рук в Учителя летели объедки. Та любовь, которую он убивал в себе всю жизнь, увидев его ослабевшим, воскресла, и заняла его душу - целиком, не оставив в ней ни единого темного уголка. Даже та, старая, юношеская любовь - ожила. Он уже не помнил, кого он тогда любил. Он помнил только - как это было.
Не совру, если скажу, что последняя гласная, которую он выдохнул за минуту до заката - слабая, теплая, одними губами - была "Ю".
***
Старик нагнулся, и поднял с дороги листок. Прищурившись, с трудом разбирая слова, он прочел на красной от закатного солнца бумаге:
"чужаками посреди пепелища!” Услыхав сие, огорчился отрок и вышел прочь, ибо не желал терять поводок и поводыря, будучи слеп душою. Другие же спросили: ”Если любовь от Диавола, не от Бога ли ненависть?” “Нет“, – отвечал он – “И любовь, и ненависть – все суть одно. Так Диавол совратил умы ваши, чтоб вы грызлись аки собаки меж собой, выбирая сильнейших, а сильнейшие плодили себе подобных, кои также будут выбирать и спорить и сражаться. И каждый умрет в муках, не вкусив плода от трудов своих, ибо господин его все присвоил”."
- Ересь какая... - передал листок спутнику.
- Смотри-ка - мертвец. Вон, из канавы торчит.
Подошли.
Теплый.
- Давай-ка мы его вниз спихнем, и ветками закидаем. Обратно пойдем - возьмем повозку, заберем в город. Попробую еще раз сделать человека. Поможешь?
