Б Е Р Е Н И К А
[Ответ Лоты на ответ Алексея Меллера на "Беренику"]
Развернулась бабской правдою стена,
Разревелась, раскачалась тишина.
По простым чужим словам – как по рукам,
По подставленным ногам, по головам.
Я. Дягилева.
Ночь василиском обвила ноги…
В. Дркин.
Милостью Божьей Бренхильд, королева Нельгара – сиятельному властителю Мэдвила принцу Раниру.
Любезный Наш друг!
Спешим донести до тебя, что чаша терпения Нашего переполнена, и не можем Мы больше взирать на страдания, которые народ Наш терпит в твоих землях от лихих людей. Посему повелеваем тебе, возлюбленный вассал Наш, в кратчайшие сроки объявить мятежникам, что если кто из них сложит оружие в три месяца, до начала посевных работ, то будет полностью прощен и сможет вернуться к своему хозяйству. У кого же своего хозяйства нет, тем пусть сенешаль определит вымороченные по военному времени имения. Взявшимся восстанавливать заброшенные хозяйства Мы даруем освобождение от налогов и податей на пять лет…
Я сижу, по детской привычке подвернув под себя ногу, и задумчиво грызу кончик пера. Я не люблю диктовать писцам и обычно составляю свои документы сама. Ровные уставные буквы аккуратными рядами ложатся на тонкую снежно-белую бумагу.
Подумав, я переправила «пять лет» на «три года». И то, на деле, жирненько вам будет, ну да надо ж вас чем-то завлечь… Батрачить вам, видите ли, не нравится. Я вот батрачила, и ничего. По крайней мере, проще приходилось, чем сейчас. Вот вам, пожалуйста, земля, награбили вы себе уже достаточно, чтобы обустроиться, девок безмужних да вдовиц по деревням сейчас – не отобьетесь, иммунитет вот на первое время - что же вам еще надо? Живи – не хочу. Милости хотите – так вот вам милость. Те, которые от сохи, истосковались, верно, за пол года по привычной работе, хлебнувши голодной волюшки. Этих чуть помани – прибегут по первому зову. Проблема-то в основном не с ними. Из таких все равно вояки позорные. А вот что делать с людьми другой закваски?
Отложила перо и откинулась в кресле. Предводителя вольницы, бывшего сотника Стивена, я знала еще по прежним временам. Еще до того, как повязалась с мэдвилскими делами. И Стивен был одним из немногих, кто охотно узнавал в прекрасной королеве ту приблудную девчонку. Другие могли бы узнать, но благоразумно предпочитали не делать этого, а Стивену нечего было стыдиться. Мы неплохо поладили тогда… Боже, Боже, как давно это было...
Так вот шиш он теперь купится на обещанное сытое благополучие. И людей своих так настроит, что они еще будут мстить «перебежчикам». Надо найти для них какую-то альтернативу. А если…
Буде же кто возжелает продолжить прерванную службу Нам с оружием в руках, тех определить в южные крепости для защиты страны от набегов, либо, по выбору – в пограничные военные поселения с вечным освобождением от налогов и податей…
Уже лучше. Только вот многие ли променяют шальную долю на солдатскую лямку? Они же – вольница, им голодная свобода дороже сытого счастья, им по душе, когда вчера – в сточной канаве, сегодня – в шелках, завтра – на виселице, когда весь закон над тобой – атаман, свой в доску, да собственная прихоть. Им хорошо только в стихии беспредела, они хотят по своей воле казнить и миловать, карать и одаривать… Народ то клянет их, то слагает в их честь песни, а им хоть бы что. Их не запрешь в четырех стенах дома да двух акрах поля, не удержишь у постылой бабы под боком, и на виселичный помост они взойдут, не склоняя головы, умрут так же весело и бесстрашно, как жили… А отчего ты, собственно, так беспокоишься из-за них, девочка? Не потому ли, что сама неравнодушна к этому зову? Неужели тебе самой ни разу не хотелось одним махом рассчитаться со всеми долгами, встать во главе вольного отряда и пронестись по стране безудержным кровавым вихрем, с лихвой отомстить всем, обидевшим тебя, решать судьбы людей своим произволом, спать только с теми, кто тебе понравится, ехать, куда заблагорассудится и никогда, ничему не принадлежать. Вместо того, чтобы придти в Мэдвил и потом, каждую ночь, входя в спальню Ранира, знать, что гадает он сейчас, как ему лучше поступить – сразу выдать в знак лояльности твою голову Эгору – ведь поверье насчет королевской крови распространено только на севере – или немного подождать, вдруг из тебя какая выгода приключится… Наплевать бы тебе тогда на все сопливые сказки и войти в историю как Кровавая Дева Нельгара. Но ты же поступила иначе, девочка. Если ты смогла, почему же они не могут иначе?
На исполнение сего Мы даем Наше королевское слово.
Как отрезала. Верность слову – что девичья честь, утратить можно лишь однажды и навсегда. Я не изменяла своему слову. Ни разу. И мой народ знает это. Мне поверят. Должны поверить и понять, наконец, что хватит беспредела, что пора уже начинать жить по-человечески и что я сделаю все, чтоб дать людям эту возможность. Ранир – неглупый парень, он сумеет помочь обустроиться тем, кто сложит оружие в срок. Те же, кто не пожелает – они не люди, они хуже бешеных псов, и потому надо их затравить, изничтожить, а самых примелькавшихся непременно взять живыми и колесовать в канун большого праздника на главной площади, чтоб умирали тяжело и долго, ни сохранив ни капли достоинства, чтоб у восторженных юнцов отпало всякое желание связываться с бесшабашной вольницей. Пусть знают милосердие своей прекрасной королевы. Боже-Боже, неужели у меня нет выбора, неужели нельзя снова поступить иначе?
Скрепила письмо своей подписью. Хорошо бы добавить Раниру пару слов, чтоб он не затосковал там у себя, да нельзя – письмо официальное и пойдет через канцелярию, а может, Эгор удосужится заглянуть, оно бы неплохо было, не вечно ж ему пьянствовать, охотиться да девок портить, пора бы и государственными делами заняться. Но решение лежит не здесь. Если есть еще надежда – это должно быть как-то иначе…
Склонила голову. Вздохнула. Чуть дрожащими пальцами оторвала от листа узкую полоску. Не ровными уставными буквами, а своим резким ломаным почерком написала всего несколько слов:
«Стив! Есть разговор. Жду тебя в канун святой Хильдегарды на закате в трактире, где ты заработал свой шрам над бровью. Приду одна, обещаю. Ника».
Еще раз прикинула время. Все совпадает. Через две недели Ранир объявит мятежникам о скорой амнистии, а днем раньше я сама расскажу о том же Стивену. Конечно же он придет. Скажет своим, что пошел к милке… Что даже отчасти похоже на правду. Я нервно усмехнулась. Стивен может мне отказать, может рассмеяться мне в лицо, может убить меня, наконец – но солгать мне он не сможет. Хотите воевать – воюйте, но на границах и с врагами, а не с собственным народом. Если ж он изберет волю… Ох чует сердце, не променяет он ни на что своей воли… Разумеется я приду одна, слово есть слово, а вот насчет узкого кинжала в высоком сапоге я ведь никому ничего не обещала. Едва вольница лишится вожака, начнется шатание и разброд, так что амнистия придется как нельзя кстати. И ведь не поручишь никому такое дело, не потому, что неосуществимо, а просто как же я могу заставить человека – так. Занятно, ведь Стивен сам когда-то учил меня бить ножом под ребра, чтобы смерть настала быстро и тихо. Словно ее и нет вовсе. Стив, это лучшее, что я могу для тебя сделать. Снова – предательство, Боже-Боже, за что ты меня - так, почему я вечно должна предавать тех, с кем мне просто нравилось быть вместе. Стив…
Невесть откуда взявшиеся капли размыли чернила, и четкие уставные буквы расплылись. Ну вот, лист тончайшей заморской бумаги безнадежно испорчен. Теперь все придется переписывать. Не хватало еще, чтоб кто-то решил, что королева плачет над своими письмами. Так что хватит соплей, девочка. Потерпи, уже не так долго осталось. Скоро все будет хорошо. Берем новый лист и пишем еще раз.
Милостью Божьей Бренхильд, королева Нельгара – сиятельному властителю Мэдвила принцу Раниру.
Любезный Наш друг!
(c) Лота, декабрь 2001
